Кто входил в состав ополчения 1812. История и этнология. Факты. События. Вымысел. Формирование народного ополчения

Всего было выставлено более 400 тысяч ополченцев , из которых были образованы округа́: 1-й - для обороны Москвы , 2-й - для обороны Санкт-Петербурга и 3-й - для составления резерва. Ратники ополчения были сведены в пешие и конные полки и дружины , делившиеся на батальоны , сотни и десятки. Часть ополчения действовала в 1813-1814 годах даже за пределами России - под Данцигом и при блокаде Дрездена и Гамбурга .

Формирование ополчения из крестьянства шло по образу и подобию рекрутских наборов, но без обязанностей, свойственных регулярной армии. Представители дворянского сословия (офицерские кадры) записывались в ополчение добровольно. Ополчение принимало участие в отдельных боевых действиях, но в основном выполняло черновую работу в виде строительства бастионов, палисадов, копания рвов и т. п.

Московское народное ополчение

6 июля 1812 года был издан высочайший манифест императора Александра I , предписывавший дворянам формировать ополчение из своих крепостных , самим вступать в него и выбирать командующего над собой. В один день с манифестом вышло воззвание «Первопрестольной столице нашей Москве», содержащее призыв к москвичам организовать ополчение. То, что специального обращения более не удостоился ни один город империи , не только льстило москвичам, но и указывало на особое внимание к древней столице со стороны верховной власти.

12 июля 1812 года Александр I прибыл в Москву. Немедленно был составлен комитет по организации московского ополчения, состоявший из Аракчеева , Балашова и Шишкова , председательствовал в котором Ростопчин . Комитет выработал положение об организации московской военной силы, впоследствии послужившее образцом для других губерний. Согласно ему, создавались два подкомитета: первый - для организации приёма ополченцев, второй - для организации приёма денег, провианта, фуража, оружия и прочего необходимого имущества. Председательствовал в обоих военный губернатор .

Московская военная сила должна была быть представлена конными и пешими казацкими и егерскими полками. Для ополченцев назначалась особая форма одежды: русские серые кафтаны длиной до колена, длинные шаровары, рубашки с косым воротом, шейный платок, кушак, фуражка и смазные сапоги. Зимой под кафтан полагалось надевать овчинный полушубок. На головной убор помещалась кокарда с девизом: «За веру и царя ». Офицеры носили обычный армейский мундир . Полковым и батальонным командирам жалование не назначалось «по важности звания… и из усердия к Отечеству ». Офицеры ополчения награждались так же, как и армейские, для рядовых ополченцев назначалась особая медаль за храбрость, с пожизненным денежным содержанием. Всем изувеченным ополченцам, не имеющим достатка, назначалась пенсия . В ополчение принимались крепостные, добровольно предоставленные дворянами. Отставные офицеры сохраняли своё прежнее звание, а гражданские чиновники вступали с потерей одного классного чина .

Исходной точкой сбора народного ополчения стало собрание московского купечества и дворянства по случаю приезда в древнюю столицу императора, состоявшееся в Слободском дворце 15 июля 1812 года. Представители благородного и купеческого сословий были размещены в разных залах. Многие современники после с восторгом вспоминали это событие, считая его вершиной проявления русского патриотизма. Вот, как описывал поведение московских купцов Ростопчин:

…Я был поражен тем впечатлением, которое произвело чтение манифеста. Сначала обнаружился гнев; но когда Шишков дошел до того места, где говорится, что враг идет с лестью на устах, но с цепями в руке - тогда негодование прорвалось наружу и достигло своего апогея: присутствующие ударяли себя по голове, рвали на себе волосы, ломали руки, видно было, как слезы ярости текли по этим лицам, напоминающим лица древних. Я видел человека, скрежетавшего зубами. За шумом не слышно было, что говорили эти люди, но то были угрозы, крики ярости, стоны. Это было единственное, в своем роде, зрелище, потому что русский человек выражал свои чувства свободно и, забывая, что он раб, приходил в негодование, когда ему угрожали цепями, которые готовил чужеземец, и предпочитал смерть позору быть побежденным.

Высочайшим манифестом от 18 июля 1812 года для организации ополчения назначались 17 губерний , разделённых на три округа: первый - для защиты Москвы, начальником которого был назначен Ростопчин, второй - для охраны Санкт-Петербурга и третий резервный. В московский округ, кроме непосредственно Москвы и Московской губернии входили ещё Тверская, Ярославская, Владимирская, Рязанская, Тульская, Калужская и Смоленская губернии.

Московская губерния в июле-сентябре дала наибольшее по России ополчение - около 28 000, против 12-15 тысяч в сопредельных губерниях, и это при том, что помещичьих крестьян в ней (305 248) было меньше чем в Тверской (332 656), Владимирской (312 935), Рязанской (353 225), Тульской (400 812), Калужской (318 353) и Смоленской (373 277).

Пропагандистская деятельность Ростопчина немало способствовала патриотическому подъёму среди москвичей, что позволило столичной губернии выставить максимальное по России земское войско. Ополчение Московской губернии было собрано всего за месяц, и к 26 августа его формирование практически завершилось, хотя и продолжалось до 30 августа, когда 5 уездов губернии перешли под управление военного командования. 18 августа в Рузе , Можайске и Верее , то есть городах непосредственно приближенных к месту будущего генерального сражения, находилось восемь пехотных и три егерских полка, общей численностью 24 709 ратника, а ко дню сражения около 28 тысяч. На 20 августа по Московской губернии в недоборе числились до 2200 ополченцев, то есть не более 8% от предполагаемого количества.

10 августа граф Морков вступил в командование московской военной силой. На следующий день три полка выступили к Можайску. 14 августа Ростопчин рассчитывал направить туда уже 16 000 ратников. Уже к 26 августа в распоряжение русской армии поступило около 25 тысяч ополченцев, не менее 19 тысяч из которых приняли непосредственное участие в Бородинском сражении . Московское ополчение (около 30% личного состава) было вооружено практически всем исправным огнестрельным оружием, имевшимся в городском арсенале.

Многие ополченцы геройски проявили себя при Бородине. Подполковник Рославлев со своим батальоном 2-го егерского полка несколько раз отражал нападения неприятеля и был ранен осколком ядра; камер-юнкер Баранов, капитаны Лулудака и князь Волконский, подполковник Караулов и ещё ряд офицеров ополчения названы достойными подражания за беспримерную храбрость в сражении. Образец мужества показали майор Корсаков, подпоручик Дуров. Не меньше отличились и рядовые ратники: Анисим Антонов, Кондрат Иванов, Савелий Кириллов и многие другие неизвестные герои.

После Бородинского сражения 6000 московских ополченцев сопровождали обозы с ранеными к Москве, пресекали беспорядки и мародерство. 29 августа 1-3-й егерские полки, 1-3-й и 5-7-й пешие полки, всего около 14000 человек из Московского ополчения были распределены по полкам 1-й и 2-й армий для восполнения потерь. 4-й и 8-й пешие полки были приданы к

ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1812 Г. И НАРОДНОЕ ОПОЛЧЕНИЕ РОССИИ

Цеглеев Эдуард Александрович
Вятская государственная сельскохозяйственная академия
кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и философии

THE PATRIOTIC WAR 1812 AND THE TERRITORIAL ARMY OF RUSSIA

Zegleev Eduard Alexandrovich
Vyatka State Agricultural Academy
Candidate of historical sciences, Associate professor of History and Philosophy chair

В ходе Отечественной войны1812 г. и Освободительного похода 1813 – 1814 гг. в России в ополчение было привлечено около 420 тысяч человек. Из них 320 тысяч приняли непосредственное участие в боевых действиях. Ополченцы активно привлекались к возведению оборонительных укреплений, к охране различных территорий и объектов от проникновения туда неприятельских отрядов, составляли гарнизоны городов и крепостей. Ополченцы покрыли себя славой в сражениях. Испытывая недостаток вооружения, они со стоическим мужеством оборонялись и с самоотверженной храбростью атаковали.

Оказав большую помощь регулярной армии, созданное народное ополчение оправдало себя и в политическом плане. К его формированию в той или иной форме привлекались представители всех сословий. Патриотизм и чувство сопричастности к общему делу по защите Отечества даже в самые трудные минуты вселяли в людей уверенность в победе и осознание необходимости жертв ради неё.

Когда 2 сентября1812 г. французы вошли в Москву, в кремлёвских воротах несколько патриотов встретили их выстрелами из пушки. Прежде, чем они погибли, с обеих сторон раздалось 10 пушечных выстрелов . В тот же день между 8-ю и 9-ю часами вечера в Москве начался пожар . Конечно, в условиях хаоса пожар мог возникнуть и стихийно, но были факты и сознательного поджога. Так, 24 сентября1812 г. в Москве французская военная комиссия судила 26 поджигателей, пойманных на месте и в момент совершения «преступления» с фитилями, факелами, фосфоровыми замками, серой и другими зажигательными средствами. Среди них было 9 полицейских, поручик Московского полка Игнатьев, солдаты, московские мещане . Высокий процент среди поджигателей полицейских и военнослужащих, а также вывоз из Москвы накануне её оставления всех средств тушения пожара говорит в пользу распространенной версии об организации пожара главнокомандующим в Москве Ф.В. Ростопчиным, еще 18 августа1812 г. заявившим, что в случае вступления в неё французов он «обратит город в пепел» .

Твёрдую решимость оказать сопротивление наполеоновским войскам проявила провинция. Когда до Вятской губернии дошло известие о занятии Наполеоном Москвы, священнослужители Уржума создали своё ополчение, которое в случае приближения неприятеля к городу должно было дать ему отпор, а жители Елабуги «все готовы были вооружиться к защите Отечества и престола» . В сложной военно-политической обстановке вятчане продемонстрировали готовность приступить к такой форме военной самоорганизации, как создание всеобщего ополчения. Этот скрытый ресурс провинции использовался в крайнем случае и показал свою эффективность в начале ХVII в.

Твёрдость духа проявил и император Александр I, заявивший в ответ на предложение Наполеона о мире: «Я отращу себе бороду и лучше соглашусь питаться картофелем с последним из моих крестьян, нежели подпишу позор Моего Отечества и дорогих Моих подданных, жертвы коих умею ценить» . Твёрдость императора была замечательна ещё и тем, что при дворе и среди петербургской аристократии в то время были распространены пораженческие настроения.

Основным ресурсом, на который опиралась система Российской империи в экстремальных условиях, как показали события сентября1812 г., была самоотверженная решимость широких народных слоёв отстаивать независимость своей страны, привычный уклад жизни (который не следует сводить только к крепостничеству). В этой борьбе оправданными признавались любые формы сопротивления, в том числе – осуждаемые в Европе и не приветствовавшиеся при дворе, такие, как партизанское движение, диверсии . Пример такой всенародной, тотальной войны за независимость и её эффективность уже показала Испания. Русских патриотов вдохновлял пример испанских повстанцев. 16 июля1812 г. Ф.Н. Глинка записал в дневнике: «Кажется, в России, равно как и в Испании, Наполеон будет покорять только землю, а не людей». А в письме надворного советника Кристина от 20 июля говорилось: «Я надеюсь, что Россия станет новой Испанией» . Тотальный характер войны, развернувшейся на просторах России, подметил Д.П. Рунич: «Русский человек защищал в 1812 году не свои политические права. Он воевал для того, чтобы истребить хищных зверей, пришедших пожрать его овец и кур, опустошить его поля и житницы» .

Накануне войны французские шпионы доносили Наполеону, что в случае войны он может «рассчитывать на крестьян, которые будут очень расположены стать на сторону победоносной французской армии, потому что они только и мечтают о свободе» . Доктор Меливье, живший в России 20 лет, уверял Наполеона, что «как только французы появятся под Москвою, крестьяне восстанут против своих господ и вся Россия будет покорена» . Нельзя не отметить, что подобные опасения высказывались и в России, в частности, Ф.В. Ростопчиным. В1810 г. в записке «О состоянии Москвы» он писал: «Трудное положение России, продолжительныя войны, и паче всего пример французской революции производят в благонамеренных уныние, в глупых – равнодушие, а в прочих – вольнодумство. Дерзость в народе несуществующая; того и гляди вспыхнет движение. Начало будет грабежи и убийство иностранных (против коих народ раздражён), а после бунт людей барских, смерть господ и разорение Москвы… Трудно найти в России половину Пожарского; целыя сотни есть готовых итти по стопам Робеспьера и Сантера» .

Отдельные факты симпатии к Наполеону и шпионажа в пользу французов действительно были. Так, в июле1812 г. в одном из московских трактиров бывший студент Урусов говорил, что «приход Наполеона в Москву послужит общему благополучию», за что был избит посетителями и сдан в полицию . В сентябре1812 г. в Нижегородской губернии был задержан французский шпион крестьянин из Витебской губернии Рачков, производивший осмотр крепостей за обещанную ему награду в 100 руб. . Его четверым сообщникам удалось сбежать предположительно, в Вятскую губернию, где до1814 г. производился их розыск . Надо сказать, что в1812 г. среди коренных жителей русской провинции, в частности, Вятской губернии, фактов симпатии к Наполеону, а тем более – шпионажа в пользу французов, вообще не зафиксировано.

Крестьянские мятежи, обусловленные тяжелым социально-экономическим положением крестьян, были в России начала ХIХ в. обычным явлением. Так, в1807 г. крестьяне Сарапульского уезда Вятской губернии волновались из-за их приписки к Камским заводам . Однако интересна динамика изменения по годам числа крестьянских волнений в России. В 1801 – 1805 гг. их было 45, в 1806 – 1810 гг. – 38, в 1811 – 1815 гг. – 36, в 1816 – 1820 гг. – 87 . Эти данные свидетельствуют о том, что в годы Отечественной войны 1812 г. и Освободительного похода 1813-1814 гг. число крестьянских волнений было меньшим по сравнению с другими периодами. Вопреки опасениям Ф.В. Ростопчина, крестьяне не пошли «по стопам Робеспьера и Сантера», а в первую очередь встали на защиту своей страны.

Об этом свидетельствует мощное партизанское движение против оккупантов от Белоруссии до Московской губернии . Сам факт того, что сотни тысяч вооружённых крепостных крестьян, собранных в ополчение, не восстали «против своих господ» и не перешли на сторону «победоносной французской армии», а сами её побеждали, стал красноречивым ответом и иностранным «знатокам» России, и отечественным скептикам.

Таким образом, помимо народного ополчения в узком смысле, можно говорить о существовании в России в 1812 – 1814 гг. ополчения в широком смысле. Вся страна по сути представляла собой ополченческий лагерь, где каждый, от императора до крестьянина, в силу своего статуса и в меру своих возможностей внёс свой вклад в общее дело освобождения России и Европы от захватчиков.

В послевоенное время лица, служившие в ополчении, пользовались уважением и почётом, а родные и близкие испытывали за них особую гордость. Так, в1838 г. в письме А.И. Михайловскому-Данилевскому протоиерей Вятского Спасского собора и ректор Вятских духовных училищ Пётр Орлов сообщал о своем брате священнослужителе Гаврииле Орлове, поступившем в ополчение, мужественно сражавшемся в1813 г. с французами и скончавшемся в1815 г. от полученных ран .

Ополчение1812 г., на протяжении многих послевоенных десятилетий вызывало интерес государственных и общественных деятелей России. В1836 г. сенатор Михайловский-Данилевский обратился к вятскому губернатору Тюфяеву с просьбой доставить сведения о Вятском ополчении, необходимые ему для написания книги об Отечественной войне1812 г. и Освободительной войне 1813 – 1814 гг. В1847 г. с подобной же просьбой к вятскому губернатору Середе обратился Главноуправляющий путями сообщения Клейнмихель . В1883 г. в Москву на освящение сооружённого в память Отечественной войны1812 г. храма Христа Спасителя были приглашены ветераны, в том числе ополченцы, имеющие награды за отличия в Отечественной войне1812 г. и Освободительном походе 1813 – 1814 гг. .

1. Готье Ю.В. Французы в Москве // Отечественная война и русское общество. 1812 – 1912: В 5 т. – М., 1912. – Т. 4.
2. Катаев И.М. Пожар Москвы // Отечественная война и русское общество. 1812 – 1912: В 5 т. – М., 1912. – Т. 4.
3. Мельгунов С.П. Кто сжег Москву? // Отечественная война и русское общество. 1812 – 1912: В 5 т. – М., 1912. – Т. 4.
4. Мельгунов С.П. Ростопчин – московский главнокомандующий // Отечественная война и русское общество. 1812 – 1912: В 5 т. – М., 1912. – Т. 4.
5. Государственный архив Кировской области (ГАКО). Ф.582. Оп. 81. Д. 1 130.
6. Довнар-Запольский М.В. Отношение императора Александра I к Отечественной войне и его роль в ней // Отечественная война и русское общество. 1812 – 1912: В 5 т. – М., 1912. – Т. 3.
7. Алексеев В.П. Народная война // Отечественная война и русское общество. 1812 – 1912: В 5 т. – М., 1912. – Т. 4.
8. Додолев М.А. Россия и война испанского народа за независимость (1808 – 1814 гг.) // Вопросы истории. – 1972. – № 11.
9. Ростунов И. Народные массы России в Отечественной войне1812 г. // Военно-исторический журнал. – 1962. – № 6.
10. Безотосный В.М. Разведка Наполеона в России перед1812 г. // Вопросы истории. – 1982. – № 10.
11. 1812 год и крестьянские мятежи на Урале // Вятская речь. – 1912. – № 186.
12. Жаринов Д.А. Первые впечатления войны. Манифесты // Отечественная война и русское общество. 1812 – 1912: В 5 т. – М., 1912. – Т. 3.
13. Сивков К.В. Война и цензура // Отечественная война и русское общество. 1812 – 1912: В 5 т. – М., 1912. – Т. 4.
14. Семевский В.И. Волнения крестьян в1812 г. // Отечественная война и русское общество. 1812 – 1912: В 5 т. – М., 1912. – Т. 4.
15. ГАКО. Ф. 583. Оп. 602. Д.461. Лл. 1 – 13.
16. Крестьянское движение в России в 1796 – 1825 гг. Сборник документов. – М., 1961.
17. Бычков Л.Н. О классовой борьбе в России во время Отечественной войны1812 г. // Вопросы истории. – 1962. – № 8.
18. Бескровный Л.Г. Партизаны в Отечественной войне1812 г. // Вопросы истории. – 1972. – № 1.
19. Материалы для истории Отечественной и Освободительной войны 1812 – 1813 – 1814 гг. по Вятской губернии // Труды Вятской учёной архивной комиссии. – Вятка, 1912. – Вып. 3. – Отд. 2.
20. ГАКО. Ф. 582. Оп. 48. Д. 674.
21. ГАКО. Ф. 582. Оп. 15. Д. 87.

И 3-й - для составления резерва. Ратники ополчения были сведены в пешие и конные полки и дружины , делившиеся на батальоны , сотни и десятки. Часть ополчения действовала в 1813-1814 годах даже за пределами России - под Данцигом и при блокаде Дрездена и Гамбурга .

Формирование ополчения из крестьянства шло крепостным путём по образу и подобию рекрутских наборов (так называемый «налог людьми») . Представители дворянского сословия (офицерские кадры) записывались в ополчение добровольно. Ополчение принимало участие в отдельных боевых действиях, но в основном выполняло черновую работу в виде строительства бастионов, палисадов, копания рвов и т. п.

Энциклопедичный YouTube

• 1 / 5

  6 июля 1812 года был издан высочайший манифест императора Александра I , предписывавший дворянам формировать ополчение из своих крепостных , самим вступать в него и выбирать командующего над собой. В один день с манифестом вышло воззвание «Первопрестольной столице нашей Москве», содержащее призыв к москвичам организовать ополчение. То, что специального обращения более не удостоился ни один город империи , не только льстило москвичам, но и указывало на особое внимание к древней столице со стороны верховной власти.

  12 июля 1812 года Александр I прибыл в Москву. Немедленно был составлен комитет по организации московского ополчения, состоявший из Аракчеева , Балашова и Шишкова , председательствовал в котором Ростопчин . Комитет выработал положение об организации московской военной силы, впоследствии послужившее образцом для других губерний. Согласно ему, создавались два подкомитета: первый - для организации приёма ополченцев, второй - для организации приёма денег, провианта, фуража, оружия и прочего необходимого имущества. Председательствовал в обоих военный губернатор .

  Московская военная сила должна была быть представлена конными и пешими казацкими и егерскими полками. Для ополченцев назначалась особая форма одежды: русские серые кафтаны длиной до колена, длинные шаровары, рубашки с косым воротом, шейный платок, кушак, фуражка и смазные сапоги. Зимой под кафтан полагалось надевать овчинный полушубок. На головной убор помещалась кокарда с девизом: «За веру и царя ». Офицеры носили обычный армейский мундир . Полковым и батальонным командирам жалование не назначалось «по важности звания… и из усердия к Отечеству ». Офицеры ополчения награждались так же, как и армейские, для рядовых ополченцев назначалась особая медаль за храбрость, с пожизненным денежным содержанием. Всем изувеченным ополченцам, не имеющим достатка, назначалась пенсия . В ополчение принимались крепостные, добровольно предоставленные дворянами. Отставные офицеры сохраняли своё прежнее звание , а гражданские чиновники вступали с потерей одного классного чина .

  Исходной точкой сбора народного ополчения стало собрание московского купечества и дворянства по случаю приезда в древнюю столицу императора, состоявшееся в Слободском дворце 15 июля 1812 года. Представители благородного и купеческого сословий были размещены в разных залах. Многие современники после с восторгом вспоминали это событие, считая его вершиной проявления русского патриотизма. Вот, как описывал поведение московских купцов Ростопчин:

  …Я был поражен тем впечатлением, которое произвело чтение манифеста. Сначала обнаружился гнев; но когда Шишков дошел до того места, где говорится, что враг идет с лестью на устах, но с цепями в руке - тогда негодование прорвалось наружу и достигло своего апогея: присутствующие ударяли себя по голове, рвали на себе волосы, ломали руки, видно было, как слезы ярости текли по этим лицам, напоминающим лица древних. Я видел человека, скрежетавшего зубами. За шумом не слышно было, что говорили эти люди, но то были угрозы, крики ярости, стоны. Это было единственное, в своем роде, зрелище, потому что русский человек выражал свои чувства свободно и, забывая, что он раб, приходил в негодование, когда ему угрожали цепями, которые готовил чужеземец, и предпочитал смерть позору быть побежденным.

  Высочайшим манифестом от 18 июля 1812 года для организации ополчения назначались 17 губерний , разделённых на три округа: первый - для защиты Москвы, начальником которого был назначен Ростопчин, второй - для охраны Санкт-Петербурга и третий резервный. В московский округ, кроме непосредственно Москвы и Московской губернии входили ещё Тверская, Ярославская, Владимирская, Рязанская, Тульская, Калужская и Смоленская губернии.

  

  АКАДЕМИЯ НАУК СССР

  ИНСТИТУТ ИСТОРИИ

  ГЛАВНОЕ АРХИВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ

  ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКИЙ АРХИВ

  Народное ополчение
  в Отечественной войне 1812 года
  Сборник документов

  Под редакцией доктора исторических наук Л.Г. Бескровного

  ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР МОСКВА 1962

  с.с. 113-117

  № 89

  1820 г.- Описание боевых действий партизанского отряда крестьян Вохонской вол.
  Богородского уезда Московской губ. под руководством Герасима Курина
  23 сентября - 2 октября 1812 г. 1

  Сентября 23 дня. Неприятель прибыл вышеписанного числа в г. Богородск с двумя дивизиями, в которых находилась некоторая часть конницы. Вохонские жители, узнав сие, некоторые старых лет с малыми детьми, видя себе неизбежную гибель, решилась скрыться в лесах и в других потаенных местах для спасения себя от смерти, ибо наслышены были, что неприятель не щадил ни старых, ни малых, без милосердия убивал, а совершенных лет – возымели другое намерение, чтоб сразиться с неприятелем, или умереть, или отомстить злоаею за нанесенное святым церквам и протчим святыням осквернение, то заблагорассудили избрать себе начальника и повелителя. Но как во оном с. Павлове, и Вохна тож, заприметя крестьянина Герасима Матвеева Курина, потому что он и во всех делах между крестьянами имел особливую расторопность, смелость и отважность, то надеялись и в сем случае успеют удачно. Герасим Курин, вступя в сею для него неожиданную должность, возымел в себе наипаче бодрого духа и смелости, и в глазах его сверкал огонь любви ко отечеству, собрав своих воинов, отдал приказание, чтоб покупали ружья и делали пики, то сие в скором времени исполнено было.

  Сентября 25-го дня. Неприятель, пришед с небольшим количеством войска под дер. Большой Двор, надеялся достать себе муки, круп и овса, то вохонскне воины, расположенные умереть за веру! и царя!, побуждаемы будучи своим начальником Куриным начать сразиться с неприятелем, собравшись по приказанию его, пошли к намеренной своей цели, переправясь чрез р. Клязьму, остановились и, увидя издали неприятеля, начали робеть, потому что было для них необыкновенное сие дело.

  Но как рожденный с храбрым духом и с смелым поступком, начальник их Герасим Курин не упустил случаю, чтоб не привесть в порядок своих воинов, начал им говорить следующую речь.

  Любезные дружья!

  Вы народы веры русской, вы крестьяне православны, вы стараетеся за веру, умирайте за царя. Для чего ж мы есть крестьяне, чтоб за веру не страдать. Для чего ж мы православны, чтоб царю нам не служить. Государь наших сердец, что родной он нам отец, естли он про нас спознает, без награды не оставит.

  В христианских сердцах загорелися огни, беспрестанно запылали пики, ружья подымали.

  Ободреные воины сими словами примерным в храбрости своим начальником, пошли с великою яростию против неприятеля и сразились, то видя неприятель превосходство сил наших, скрылся в лесах. В добычу досталось нам 10 ружей, несколько пороху и пуль, 4 лошади и 2 повозки.

  Второе сражение под дер. Грибовым сентября 26-го

  Поутру в 7 ч. возвещено было Герасиму Курину, что неприятель пришел под дер. Грибова и намеревается сжечь оную, то немедленно, собрав своих воинов, пошел против неприятеля. Неприятель, увидя воинов, начал сопротивляться, палить из ружей, вохонскне воины, не дав время справиться неприятелю, обратили в бегство и возвратились благополучно.

  Пополуночи в 10 часов занял неприятель дер. Суботино тремя конными эскадронами и расположился во оных и посылал в с. Вохну, чтоб оставить сражение и жить мирно, на что Вохна была несогласна; собравшись немедленно, побежали во означенную дер. Суботино, где увидели злодея, началась у нас война. Сражение продолжалось от 11-го часа пополуночи до второго пополудни. Взято в плен трех гусаров, 20 лошадей, которые гусары отправлены были в г. Покров кн. Борису Андреичу Голицыну 2 ; убитых неприятелей 18 чел. и несколько раненых; с нашей стороны убитых не оказалось, только некоторые ранены.

  Поутру в 9 часов расположился неприятель под дер. Назаровым, и послан был розыск по деревням и в село для отыскания своих гусаров и лошадей, которые прошедшего дня достались нам в плен. Надежду имел неприятель, что они находятся в селе или в деревнях, но Вохна к сражению еще была не приготовлена, потому что не приехал начальник наш Герасим Курин от кн. Голицына из г. Покрова, ибо он отправляем для того, чтоб просить у князя для спомоществования воинов или казаков лля защиты отечества своего, на что князь согласен был и отправил 20 казаков. По прибытии их в с. Вохну жители в то время уже были вооружены, присовокупясь с казаками, пошли против неприятеля под дер. Назарово. Неприятель приведен был в робость нечаянным прибытием вохонских воинов и казаков, обратился в бегство, преследуем и тесним был нами шесть верст; в добычу досталось 10 лошадей и 2 повозки, которые приезжали для разграбления имения жителей.

  Поутру рано в с. Вохне воины были приготовлены и ожидали неприятеля, неприятель прибыл в 12 ч. и расположился под дер. Трубицыным и захватил у нас два стада рогатого скота и овец. Вохонские воины, узнав сие. тотчас погнались за неприятелем, сражение было сильное, и неприятель, видя несоразмерность сил своих, ретировался назад и преследуем был на несколько верст – возвратили скот назад, в добычу досталось 16 лошадей, 8 повозок, наполненных хлебом; неприятелей убито 15 чел., с нашей стороны ранено 4 чел., а убитых не имелось.

  Шестое сражение под дер. Насыревым сентября 30-го дня

  Неприятель, пришед в деревню Насырева и разграбив имение жителей, – вохонские воины, узнав, тотчас переправились через р. Клязьму, где напали на неприятеля, хотя неприятель усиливался крепко, чтоб удержать имение жителей, но, однако, не мог, спас себя бегством в дер. Бункова; с неприятельской стороны убито три чел., с нашей стороны одного ранили пулею в ногу.

  Седьмое сражение в с. Вохне октября 1-го в покров пресвятые богородины

  Поутру рано Герасим Матвеев Курин, собрав своих соседственных и подведомственных крестьян многочисленное собрание, и говорил им следующую речь.

  Любезные друзья, постараемся за отечество свое и за дом пресвятые богородицы. Неприятель грозит наше селение предать огню, а нас в плен побрать и с живых кожи поснимать за то, что мы ему неоднократно упорствовали сражением.

  Воины, зная его поступки, смелость и храбрость, что и прежде по его распоряжению везде сражались удачно, и тут сказали, что мы на все согласны – вооружены были на конях 500 чел., пехоты 5300 чел.

  В восемь часов собравшись воины в церковь за литургию, по отшествии литургии пели молебен пресвятые богородицы покрову со акафистом, со слезами и, простясь друг с другом, и с помощию божиею приготовлены все были к сражению и не робкой дух имели, что неприятель грозил предать злой смерти; ободряемы будучи своим начальником Куриным, и поклялись пред алтарем, чтоб до последней капли крови не выдавать друг друга. Курин сказал своим воинам: любезные друзья, теперь нас помощию пресвятые богородицы нас собралось большое количество, то я заблагорассудил избрать еще двоих начальников и разделить войско на три части, – сим случаем мы удачнее можем истребить злодея; и вес единогласно выхваляли его доброе намерение, то Курин, зная расторопных людей - Егора Семенова Стулова, Ивана Яковлева Чушкина, – Егору Стулову препоручил конницу и несколько пехоты Ивану Чушкину препоручил пехоты тысячу чел., а остальными вознамерился сам командовать.

  Первая часть, Егора Стулов а, по выдумке Герасима Курина расположена была в скрытном месте дер. Меленках, вторая часть, Ивана Чушкина, расположилась в скрытном месте Юдинского вражка в лесочке, а Герасим Курин со оставшими под его командою остался в с. Вохне. По его важной выдумке во всех частях приказание отдано было, чтоб без приказу моего сражение не начинать, и говорил он, Курин, всем своим воинам и товарищам Егору Стулову и Ивану Чушкину: я пущу неприятеля в село и посмотрю, что он будет делать, я теперь хочу сделать то, чтоб моя часть воинов была в селе и чтоб орудие оставлено было в скрытном месте; после сего дам вам знать и вы мне вспомоществуете; и распростясь между собой, пошел каждый в свое назначенное место. Во 2-м часу пополудни появился неприятель из-за лесу, идет тихим шагом в с. Вохну и ожидал себе противной встречи, но как Герасим Курин не вознамерился сразиться на дороге, а давал свободной вход в с. Вохну, наблюдая свои выгоды, неприятель остановился под дер. Грибовым в скрытном месте и расположился послать в село два эскадрона, которые и пришли, один установился, не дошетчи до села, на месте, называемом прогон, а другой пришел в с. Вохну, становился он на площади со обнаженными саблями, спрашивали оне чрез переводчика голову или старосту – начальников оного села. Герасим Курин отвечал, что нет никого и спрашивал их, для чего вам наших начальников, а отвечал переводчик: нам надобно для того, чтоб оне доставили нам муки, круп, овса и протчива, что нам потребуется, и за оное вам будем платить, что вам будет угодно. И говорил им Курин будто бы с ласковым притворством: вот я сейчас прикажу изготовить, что вам будет угодно. Думал Курин, что у неприятеля только было два эскадрона, тотчас дал знать Стулову, чтоб он немедленно ускорил напасть на эскадрон, стоящий на месте, называемом прогон, а сам сказал переводчику, чтоб оне шли ко одному крестьянину на двор для того, что де там хранится общая мука, крупа и овес. Неприятели пошли на двор, а Курин приказал их там запереть, тотчас воины, подхватя орудия, начали сильно воевать, и неприятель едва мог вырваться с малым количеством из села и, присоединясь ко второму эскадрону, стоящему за селом в прогоне, Герасим Курни преследовал за ним до дер. Прокуниной, а Егор Стулов ускорил зайтить неприятелю вперед и шел в глаза.

  Неприятель, тесним будучи с обеих сторон и видя свою гибель, едва мог спасти себя бегством, рассеевшись по полю до дер. Грибова, где скрывалась большое количество их армии, но Курин и Стулов об этом неизвестны были; усмотрев оне великое число французской армии, обратились назад, неприятель преследовал их до с. Вохны со многосчисленным войском и видя по улицам валяющиеся французские тела, разъярен будучи оным, приказал атаковать оное село и пересечь Стулову и Курину тракт; Курин и Стулов, видя пресеченый себе тракт, решились с неробким духом очистить себе оный и, разбив неприятеля на две части, побежали к Юдинскому вражку, где скрывался Иван Чушкин со своим войском; перебравшись через вражик, остановились и, подкрепя своих воинов, начали сражаться.

  Вдруг с правого крыла Иван Чушкин со своим войском нашед на неприятеля – неприятель, нечаенным нашествием Чушкина приведен будучи в беспорядок, обратился в бегство и гнан Куриным, Стуловым и Чушкиным 8 верст и спасен был темнотою ночи от совершенного разбития, скрывшись в лесах.

  После того возвратясь воины назад, то Курин, Стулов и Чушкин благодарили воинов за неробкое сражение с неприятелем. Неприятель потерял со своей стороны немалое количество, а сколько именно, нам неизвестно, потому что он во время бегства побирал тела и клал на повозки. В добычу досталось 20 повозок, 40 лошадей, 85 ружей, 120 пистолетов, 400 сум, наполненных порохом, патронами, которые неприятели побросали во время бегствия, и несколько сабель.

  Октября 2 дня. В пять часов пополуночи приказание отдано было Герасимом Куриным, чтоб вооружены были воины для очищения Успенского порохового заводу и г. Богородска, на что были все согласны и, помолясь богу, пошли и, видя Курин, где прежде находились бекеты французские, то уже их нет на оных местах, и дойдя беспрепятственно до Успенского порохового завода, где не нашлось ни одного француза, пошел в г. Богородск, к великому своему удивлению и тамо не обрелось также ни одного злодея. Курин спрашивал жителей города, где варвар девался, куда злодей ушел. Отвечали ему жители, что после вашего с ними сражения прибежали и в ту ж самую минуту вышли, а куда пошли - нам неизвестно. 3

  Курин, слышав сию радость, воздохнув из глубины сердца я благодарил всемогущего бога о ниспослании великие и богатые милости и с великою радостию возвратились в с. Вохну и, собрав Курин своих жителей, скрывающихся в лесах, объявил, о неизреченной милости всемогущего бога, что он нас избавил молитвами пречистые своея матери честного и славного Покрова от зубов хищного волка. И, собрав своих жителей и воинов, пошли на святую литургию, по отпении литургии пели благодарной молебен пресвятой богородицы Покрову, и Курин благодарил всех своих воинов за их важные и неробкие поступки во время сражения.

  Чего ради уставили ежегодное торжество пресвятой богородицы покрову и в честь ее сковали ризу серебряную вызолочену с камнями, на которой написано сражение и победа над неприятелем. Непобедимой наш герой Герасим Курин при всех сих сражениях удачно командовал везде сам, и он в последнее сражение октября 1-го своеручно отделил голову от плеч одному французской армии офицеру и двоих рядовых пронзил в грудь пикою. Во все сии семь дней легло от его неробкой руки восемь человек, ибо он был вооружен на коне саблею, пикою и двумя пистолетами. С нашей стороны убитых во все семь дней 12 чел., 20 раненых.

  Герой в воханских веселись, государь наш веселись.

  4-го полка начальник Поливанов.

  ЦГВИА. Ф ВУА. д. 3465. ч. 1, лл. 7-10. Подлинник.

  1 Этот документ вместе с другими материалами был получен в августе 1820 г. военным историком А.М. Михайловским-Данилевским от организаторов партизанского отряда крестьян Вохонской вол. Герасима Матвеевича Курина и Егора Семеновича Стулова. Наряду с описанием военных действий здесь имеются три песни, прославляющие действия партизан и их руководителей, а также письмо Герасима Курина к А.И. Михайловскому-Данилевскому, посланное последнему в августе 1820 г. (ЦГВИА, ф. ВУА. д. 3465, ч. I. лл. 3-13 об.). Из письма Г. Курина видно, что публикуемое в настоящем сборнике описание боевых действии партизанского отряда крестьян Вохонской вол. было составлено или самим Герасимом Куриным, или же кем-либо из жителей Boxны по просьбе Курина. Сам же Герасим Курин, посылая описание А.И. Михайловскому-Данилевскому, писал ему: «А что вы изволили в проезд свои мне приказы дать, чтобы я описал подробно бывшее сражение в с. Вохне, то я оное исполнил и представляю вашему превосходительству» (там же, л. 5). За боевые заслуги Г.М. Курин и Е.С. Стулов были награждены георгиевскими крестами (там же, л. 3).

  2 Б. А. Голицын - начальник Владимирского ополчения. В конце сентября - начало октября 1812 г. части Владимирского ополчения вели боевые действия против французских войск а районе г. Богородска (см. док. № 97, 98. 100).

  3 2 октября 1812 г. г. Богородск был занят авангардом Владимирского ополчения под командованием полковника Нефедьева (см. док. № 100).

  НОВГОРОДский прект - (1812)
  Подборка материалов: А.Н. Одинокова - члена Новгородского общества любителей древности.

  Божиею милостию мы, Александр I, император и самодержец всероссийский и прочая, и прочая, и прочая. Неприятель вступил в пределы наши и продолжает нести оружие свое внутрь России, надеясь силою и соблазнами потрясть спокойствие великой сей державы. Он положил в уме своем злобное намерение разрушить славу ее и благоденствие. С лукавством в сердце и лестию в устах несет он вечные для нее цепи и оковы. Мы, призвав на помощь бога, поставляем в преграду ему войска наши, кипящие мужеством попрать, опрокинуть его, и то, что останется неистребленного, согнать с лица земли нашей. Мы полагаем на силу и крепость их твердую надежду; но не можем и не должны скрывать от верных наших подданных, что собранные им разнодержавные силы велики и что отважность его требует неусыпного против нее бодрствования. Сего ради, при всей твердой надежде на храброе наше воинство, полагаем мы за необходимо-нужное собрать внутри государства новые силы, которые, нанося новый ужас врагу, составляли бы вторую ограду в подкрепление первой и в защиту домов, жен и детей каждого и всех.
  Мы уже воззвали к первопрестольному граду нашему - Москве, а ныне взываем ко всем нашим верноподданным, ко всем сословиям и состояниям, духовным и мирским, приглашая их вместе с нами единодушным и общим восстанием содействовать противу всех вражеских замыслов и покушений. Да найдет он на каждом шаге верных сынов России, поражающих его всеми средствами и силами, не внимая никаким его лукавствам и обманам. Да встретит он в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина.
  Народ русский! Храброе потомство храбрых славян! Ты неоднократно сокрушал зубы устремлявшихся на тебя львов и тигров. Соединитесь все: со крестом в сердце и с оружием в руках никакие силы человеческие вас не одолеют.
  Для первоначального составления предназначаемых сил предоставляется во всех губерниях дворянству сводить поставляемых ими для защиты отечества людей, избирая из среды самих себя начальника над оными, и давая о числе их знать в Москву, где избран будет главный над всеми предводитель.

  Источник: ПСЗ. Т. XXXII. № 25176. С. 388.

  ИСТОЧНИК: личная библиотека. Экземпляр «М.К.»
  НАПОЛЕОН в РОССИИ в 1812 г.
  Очерк истории Отечественной войны, составленный
  по официальным документам, мемуарам, запискам, характеристикам и проч.
  Издание А.А. Каспари
  СПб. 1911 г.
  С. 174.

  ГЛАВА XI. Ополчение.

  Начало того громадного общественного движения, того громадного подъема, результатом которого явилось русское народное ополчение 1812 г., было положено императором Александром 6-го июля, при подписании им манифеста о всенародном ополчении (1)
  Совет озаботился тем, чтобы этот манифест был разослан повсюду возможно скорее через нарочных курьеров. Синод разослал по всем подведомственным местам и ко всем высший, духовным лица распоряжения о «споспешествовании общему делу» Местные власти принялись тотчас же за дело; словом все захлопотали с редкими рвением и единодушием.

  Общество также с редким единодушием пошло навстречу правительству. И этот общий патриотический подъем быль настолько велик, что сразу пришлось умерять его. Было признано вполне достаточным произвести набор ополчения не по всей России, а лишь в семнадцати губерниях.

  Для главного управления делами по ополчению был организован особый комитета, состоявший из трех членов: Аракчеева, Балашева и Шишкова. Среди массы распоряжений, который сделал этот комитет (от Высочайшего имени), трудно найти какие либо представляющие особенный интерес или особенную важность. Однако Михайловский-Данилевский находит возможным выделить; ряд распоряжений, называя их „более замечательными". Это – распоряжения, во-первых, о предложении дворянству губерний, не вошедших в состав ополчения, вступать в ополчение других губерний; во-вторых, об отпуске продовольствия для ратников, во всех губерниях равномерно, на три месяца; в третьих, о разрешении министрам увольнять чиновников на вступление в ополчение, с оставлением им жалованья; в четвертых, о разрешении статским и тайным советникам, вступающим в ополчение, носить генеральский мундир и занимать генеральские должности.

  Как видите, все эти распоряжения государственного значения не имеют, а между тем они «замечательнее других». Другие следовательно еще менее важны.

  В общем движении принял участие и синод, разослав приказы о «споспешествовании общему делу» и потребовав от духовенства деятельного участия в «общем деле». Он предписал: 1) отчислить из прибылей от свечной продажи полтора миллиона рублей в пользу петербургского и московского ополчения; 2) пригласить духовенство, а через него и мирян, к усиленным пожертвованиям деньгами и вещами; 3) причетников и семинаристов, увольнять по желанию в ополчение и давать им от церкви пособие на одежду и продовольствие; 4) ежедневно служить повсюду молебны о победе «на супостаты»,- и так далее.

  Кроме того синод разослал по всем церквам воззвание, которое приказал читать после манифеста. В этом воззвании после сообщения о нашествии врага, покушающегося на свободу России, угрожающего домам русских и благолепию храмов, было следующее обращение:
  «Сего ради взываем к вам, чада церкви и отечества! Примите оружие и щит, да сохраните верность и охраните веру отцов наших. Приносите с благодарением отечеству те блага, которыми отечеству обязаны. Не щадите временного живота вашего для покоя церкви, пекущейся о вашем вечном животе и покое. Помяните дни древнего Израиля и лета предков наших, которые о имени Божиим с дерзновением повергались в опасности и выходили из них со славою».

  Далее следовало обращение к «мужам именитым», обладающим властью показать пример прочим, а также к служителям церкви о молитве и благословении вступить в ополчение тем из них, которые, «еще не определившись к служению», пожелают этого. Воззвание заканчивалось обещанием церкви молиться о победе.

  Все, семнадцать губерний, на которые было распространено действие манифеста 0б ополчении, были разделены на три округа: п е р в ы й – московский, – для обороны Москвы, в т о р о й – петербургский, для защиты Петербурга и т р е т и й для составления резерва.
  Первый округ состоял из восьми губерний: Московской, Тверской, Ярославской, Рязанской, Тульской, Владимирской, Калужской и Смоленской. Он находился под начальством московского главнокомандующего графа Растопчина.

  Второй округ состоял из губерний С.-Петербургской и Новгородской. Начальство над ним было передано по выбору дворянства только что возвратившемуся из дунайской армии Кутузову.

  Третий округ, под начальством, графа Толстого, состоял из губерний: Казанской, Пензенской, Костромской, Нижегородской, Сибирской и Вятской.
  Всюду были сделаны громадные пожертвования, кроме обязательной поставки ратников. Хлеб, лошади, скот, тулупы, сапоги, – все это в большом количеств отправлялось в действующие армии.

  «Невозможно исчислить в подробности и с некоторою определенностью – пишет Михайловский-Данилевский, – на какие суммы простирались пожертвования в каждой губернии, потому что они были весьма многоразличны и разнообразны, судя по местному положению края. По оценке, основанной на сведениях, какие можно было собрать, оказывается, что пожертвования губерний, где было ополчение, простирались в каждой от 4-х до 6-ти миллионов, а в иных, смежных с театром войны, и более».

  Все, способные носить оружие, спешили вступить в ряды ополчения. «Молодым людям, – продолжает Михайловский-Данилевский, – нельзя было показываться во фраках ни в обществах, ни на гуляньях, не слыша упреков, зачем они не в военном мундире. Люди, никогда не помышлявшее видеть ратное поле, получившие с детства не имеющее никакого отношения к военной службе назначение, из духовных семинарий, гражданских училищ, академий художеств, горного корпуса, александровской мануфактуры, министерств, присутственных мест, просили, как милости, позволения ополчиться. Были примеры, что молодые люди отроческих лет убегали из родительских домов и записывались в полки».
  В Москве все, от стариков до юношей, торопились сменить штатское платье на военный ополченский мундир. Московские улицы сделались неузнаваемыми. «На бульварах, – пишет в своих воспоминаниях Кологривова, – где бывало гулянье каждый понедельник, все мужское общество нарядилось в мундиры; на шляпах стариков развивались перья изумрудного цвета, а на молодых были рыцарские каски. К иным они не совсем пристали, и нам, дамам их по танцам, казались смешными; другие же напоминали средневековых рыцарей. Словом сказать, у всех был на уме, а иные и напевали шепотом романс: «Partant pour la Syrie», или:
  «Итак любовь должна быть славе данью!
  Спеши, герой, прославься славной бранью,
  Лети к честям» (2).

  Для скорейшего составления ополчения в Москве были учреждены два комитета: один для приема людей, другой для приема и расходования пожертвований. Ополчение состояло из конных и пеших казаков и пеших егерей. Офицерам были даны общие армейские мундиры, для казаков же и егерей была придумана новая форма: серые просторные кафтаны (настолько широкие, чтобы под них можно было одевать полушубок) с зеленым воротником, такого же сукна шар0вары, кушаки любого образца и шапки или фуражки, украшенные медным крестом с вензелем императора под ним и надписью: «За веру и Царя».

  «Ратникам, – пишет в своих записках Вигель, – имеющим бороду, дозволено было и даже велено не брить ее. Вооружение состояло из самых простых сабель и пик; других оружий достать было негде. Наконец шапка, украшенная медным крестом, довершала давать этому сборищу вид воинства Христова» (3).

  Полковым и батальонным командирам жалованья не полагалось, «по важности звания, в котором они служили, по особой доверенности государя, из усердия к отечеству». Но в виду того, что офицерские места в ополчении занимали главным образом отставные военные, из которых многие были несостоятельны, то таким было назначено временное пособие. Обер-офицерам было назначено жалованье. Сотенным начальниками по 30 рулей в месяц, другим – по 20 рублей. Урядникам и писарям было положено 1 р. 25 к. в месяц жалованья и провиант. Ратникам по 1 рублю в месяц и провиант. Провиант выдавался сухарями.

  Москвичи при составлении ополчения проявили очень большое рвение. В течение месяца было: сформировано 11 полков в почти 26 тысяч человек. Кроме этого ополчения тогда же четыре московские помещика выставили каждый на свой счет по полку. Это были графы: Дмитриев-Мамонов, Салтыков, Демидов и князь Гагарин.

  В других губерниях дворянство и купечество не отставало от москвичей. Тверское дворянство выставило около 12-ти с половиной тысяч пеших и 600 конных ратников; кроме того великая княгиня Екатерина Павловна, приказала сформировать батальон из своих тверских удельных крестьян.

  Ярославское дворянство ополчило 11 тысяч человек, владимирское–15 тысяч человек, рязанское – 16 тысяч, тульское – 13 тысяч, калужское–15 тысяч, смоленское– 12 ; тысяч.
  Эти 12 ; тысяч ратников Смоленской губернии представляли собой лишь незначительную часть общих пожертвований, которые были сделаны этой губернией. «Ее пожертвования, – пишет Михайловский-Данилевский, – были неимоверны. Пока наши войска находились в ее пределах, она отдавала все, что имела, что могла, без счета и меры, без веса и квитанций, выставляя вдвое и втрое против того, сколько требовалось. До выступления армии из Смоленской губернии, ее пожертвования простирались до 9.824.000 рублей, кроме хлеба из запасных магазинов».

  В месяц все губернии 1-го округа снарядили ополчение. В состав его вошло свыше 120 тысяч человек.

  Дворянство давало ратникам и продовольствие, и обмундирование, и фураж. Вместе с купечеством оно жертвовало и деньгами на ополчение Сумма денежных пожертвований первого округа – свыше 25 миллионов рублей.

  И при всем этом со всех сторон еще неслись к императору Александру предложения жизни и всего имущества на спасение отечества. Вот выдержки из постановлений дворянства и донесений губернаторов:

  «Дворянство (тверское) готово, если нужно для безопасности государства, пролить всю кровь и не пощадить всего достояния своего». (Донесение тверского генерал-губернатора.)
  «Дворянство (ярославское) единодушно изъявило готовность принести и жизнь, и все достояние на пользу отечества и престола, если бы обстоятельства того востребовали». (Из донесения ярославского ген.-губернатора.)

  Рязанское дворянство изъявило готовность «не щадить ни жертв, ни самого живота на составление Высочайше поведанной внутренней силы».

  Всюду произносили горячие речи, писали пышные воззвания. Всякий старался возбудить в ближнем своем патриотизм, довести его до высшего напряжения, подбить его на наибольшие пожертвования.

  Каждый губернатор считал своим долгом, подогревать это настроение в обществе воззваниями, имевшими по большей части очень большое влияние на умы населения. В качестве примера такого рода документов можно привести следующую выдержку из воззвания калужского губернатора.

  «Дворянство понесет жизнь свою И жизнь своих детей, поведет с собою крестьян, единственное свое достояние, оправдает отличные права свои и преимущества отличными подвигами. Груды костей пораженного неприятеля будут неизгладимыми памятниками достохвальных подвигов их, если он прострет далее дерзость свою. К вам, почтенные граждане, отношу теперь Монаршее воззвание, зная совершенно, что и вы не откажетесь пожертвовать капиталом своим на вооружение ополчения, которое, идет на защиту ваших детей, ваших домов, вас самих. Прах отцов ваших возопиет на вас, если укосните вашим избытком жертвовать в сих смутных обстоятельствах отечества. Слезы потомков ваших изольются пред судом Божиим на обвинение вас, если отречетесь участвовать в предлежащем подвиге».

  А из речей, которые произносились в тот горячий месяц, одной из наиболее характерных, может быть названа речь петербургского губернского предводителя дворянства Жеребцова.

  – Предки наши, родоначальники сего знаменитого сословия, к спасению отечества стекались под знамена государя, каждый со своею дружиною, кто сколько возмог привести на ополчение. Нам остается последовать их примеру. Наша православная вера, святость алтарей Божиих, наша честь, наше отечество, в семействах наших летами отягченные родители, нежные супруги, невинные младенцы все одними устами требуют пожертвования. Поспешим! Соединимся союзом верной братии, союзом верных россов; утвердимся в единомыслии! Единодушие есть твердейшая преграда, оно есть неразрывная цепь союза и благоденствия! Соединимся все, с крестом в сердце и с оружием в руках. Вручим себя Богу и царю нашему. Спасем отечество или умирая сохраним честь росса, верноподданного Александру!
  И петербургское дворянство не отстало от московского. Постановлено было собрать 13 тысяч человек, обмундированных, вооруженных, снабженных продовольствием.
  На собрании 17-го июля дворянство приступило к избранию начальника ополчения. При этом избрании не было ни назначения кандидатов, ни голосования. «Не было, – пишет историк Отечественной войны Михайловский-Данилевский, – ни белых шаров, ни черных. Единогласно произнесли имя полководца, на которого с наступления опасности указывала Россия». Как только был объявлен переход к избранию начальника ополчения, раздались крики:
  - Кутузова! Кутузова!
  Голосовать не стали, – настолько была ясна воля собрания. Кутузова в собрании не было, за ним тотчас же послали депутацию.
  Когда он появился, раздались приветственные крики. Он был глубоко растроган и взволнован. Шум замолк.
  – Господа! – начал Кутузов вздрагивающим, прерывающимся голосом. – Господа! Я вам многое хотел говорить... Скажу только, что вы украсили мои седины...
  Тут рыдания прервали его слова. Слезы полились из его глаз.
  Крики восторга оглашали зал. Кутузов согласился принять начальство над ополчением, с той однако оговоркой, что это согласие не должно было связывать его на будущее время: он оставлял за собой право покинуть этот пост. В этом духе, с той же оговоркой, он послал и донесение о своем избрании императору Александру, который в то время находился еще в Москве.

  «17-го числа сего месяца, – написал Кутузов государю, – петербургское дворянское общество призвало меня в свое собрание, где объявило всеобщее желание, дабы я принял начальство ополчения Петербургской губернии, от дворянства составляемого. Дабы отказом не замедлить ревностных действий дворянства, принял я сие предложение и вступил в действие по сей части, но с таким условием, что, будучи в действительной Вашего Императорского Величества военной службе, ежели я вызван буду к другой комиссии или каким либо образом сие мое упражнение Вашему Императорскому Величеству будет не угодно, тогда я должность эту оставить должен буду другому, по избранию дворянства».
  Тотчас же Кутузов сформировал два комитета: устроительный и экономический. Один для приема ратников, другой–пожертвований.

  Общее желание вступить в ряды ополчения было так велико, что все офицерские места почти сразу были уже заняты. Мещане, купцы, ремесленники, немецкие колонисты, живущие под Петербургом, добровольно поступали в ратники ополчения. Кроме 13-ти тысяч пехоты в Петербурге сформировались из охотников два конных полка: смертоносный и александровский. Денежные пожертвования в несколько дней достигли четырех миллионов. Словом, Петербург, со своею губернию проявил такое усердие, что император Александр, счел необходимым поощрить его.

  «С удовольствием усмотрели Мы в С.-Петербургском дворянстве,- писал он в рескрипте Кутузову,- то же самое рвение и усердие к Нам и отечеству, какое видели в московском дворянстве, почему и поручаем вам: губернатору, предводителям и всему здешнему благородному сословию объявить благоволение Наше и признательность».

  Всем ратникам петербургского ополчения были выданы из арсенала ружья и все они были снабжены лопатами и топорами.

  Знамя ополчения было белое полотняное. Посредине его был изображен восьмиконечный крест с надписью по обеим сторонам его: «Сим победиши». По. углам знамени, в лавровых венках, под коронами, находились вензеля имени императора Александра.
  Вооружение и обучение были поставлены в петербургском ополчении лучше, чем в других округах. Обучали ополченцев унтер-офицеры и солдаты, и этих было так много, что на каждого приходилось только по 4 или 5 ратников.

  Новгородское дворянство перещеголяло даже петербургское, поставив ратников почти на 4 тысячи больше и дав им одежду, жалование в провиант на год (это обошлось около миллиона рублей). Купечество, горя желанием содействовать дворянству, назначило на военные надобности до 200.000 рублей.

  В третьем округе дворянство постановило выставить ополчение до четырех человек со ста. Кроме того были открыты подписки для сбора денежных пожертвований. Между тем был издан манифест 18-го июля, приказывавший, чтобы не отрывать поселян от полевых работ, произвести в низовых губерниях сбор ратников 1-го сентября. Александр, получив известие о постановлении дворянства 3-го округа о взимании по 4 ратника со 100 душ населения, остался очень недоволен. Это ему показалось мало по сравнению с другими округами, и он издал приказ, чтобы в в третьем округе набирали не по 4 ратника со ста душ, а по 10. Но затем, когда уже было преступлено к образованию ополчения, он отменил это распоряжение и приказал брать со ста душ по 6 человек.

  Ополчение 3-го округа состояло из 64-х тысяч человек.

  Всего таким образом во всех трех округах было свыше 208 тысяч человек.

  Несколько раз в настоящей главе было упомянуто о том рвении, с которым население несло «животы свои и все свое достояние на алтарь отечества». Необходимо заметить, что это было рвение только имущей его части, дворянства и купечества. Крестьянство, главная масса населения, голоса не имело, в качестве несвободного, крепостного класса. Его и не спрашивали о его желаниях или симпатиях. Помещики просто жертвовали «на алтарь отечества» столько-то крестьянских голов, и баста.

  Но все-таки настроение крестьянства в разных местах и в разное время так или иначе проявлялось, то или другое течение в нем существовало. Прежде всего надо отметить то обстоятельство, что настроение крестьянства не было конечно равномерным, одинаковым повсюду, а менялось от места к месту и от деревни к деревне.

  Если попытаться представить схему этих колебаний крестьянского настроения по месту, то без особенной натяжки это можно сделать в следующем виде. На западной границе и в следующей полосе, ближе к центру, крестьяне встречали французов или равнодушно, или, подкупленные французскими прокламациями и обещаниями отмены крепостного права, охотно. Такое отношение к французам менялось лишь после того, как военные поборы и грабительства мародеров делали положение невыносимым. Но в глубине России, где никогда и французов никаких не бывало, даже пленных, – там французов по большей части очень не любили, относились к ним с непримиримостью.

  Многие губернаторы доносили о крестьянских бунтах против помещиков, а в литовских и беларусских губерниях, по утверждению Михайловского-Данилевского, крестьяне вместе, с мелкой шляхтой присоединялись к мародерам и занимались грабительством. В Витебской губернии «крестьяне присоединялись к мародерам и вместе с ними выжгли значительное число домов в городах, целые деревни и господские строения». Не так было в других губерниях. В Тульской губернии, в одном из сел крестьяне очень взволновались известием о нашествии Наполеона и сделали очень значительные по своим средствам денежные пожертвования, но все-таки охотников вступить в ополчение не нашлось ни одного. Здесь крестьяне не были настолько захвачены патриотическим пылом, чтобы отдать отечеству «свои животы».
  Это произошло в селе Михайловском. Отец очевидца Д.И. Свербеева собрал сходку и со своим сыном, 12-тилетним мальчиком, вышел к ней на крыльцо. Прежде всего он прочел им весьма трогательное воззвание, приглашая каждого по возможности пособить православному царю в общем бедствии деньгами, и вызывал охотников идти против врага, замыслившего разорить нашу веру и покорить себе нашу милую родину.

  – Сам я, –сказал крестьянам Свербеев, – семидесятилетний старец, пойду пред вами и возьму с собой на битву этого отрока, моего единственного сына. Братцы! Подумайте, переговорите между собой, время не терпит через полчаса или час я приду узнать ваше решение. Знайте однако, что в моих словах нет никакого вам принуждения; вы вольны делать, что хотите, и как знаете.

  «Крестьяне всей гурьбой низко поклонились отцу; старики была в слезах. Варфоломеевич, во главе дворовых, чуть не ревел и первый вызвался быть охотником: он бывал в сражениях, и в нем заговорила старая его военная косточка. Когда мы удалились, крестьяне зашумели, как пчелиный рой; мы через час воротились. Управляющий с конторщиком записали длинный ряд имен тех, которые объявили себя жертвователями. Денег насчиталось до пятисот рублей, но охотников, кроме Варфоломеевича, ни одного не вызвалось»(4).
  Чем же объяснить такое холодное отношение крестьян к предложению отца очевидца?
  Сам Свербеев объясняет это тем, что в крестьянах заговорил «простой здравый смысл»:
  «Они предугадали, что будет большой набор, и тут же заговорили: «Из чего же нам идти в охотники? кто похочет, тот и пойдет, когда будут набирать, а то, пожалуй, охочие пойдут, а положенных возьмут без замена» (5).

  Здесь уже может речь идти в противность западным губерниям только о «рассудочности», холодности, но никак уже: не о сочувствии успехам французов. В других же губерниях, по словам очевидцев, крестьяне с большим жаром относились к известиям о движении французов. Идти на французов, по их словам, было все равно, что «стать за Божье дело». Поэтому они с большой охотой, с глубоким чувством, становились в, ряды ополчения.

  Вигель в своих воспоминаниях рисует тот резкий контраст, который существовал между обыкновенным рекрутским набором и набором ратников ополчения.

  «Ничто так не раздирает души, – пишет он, – как зрелище обыкновенных рекрутских наборов: отовсюду слышны стон и вой. Мирные поселяне, от самого рождения привычкою прикованные к земле, не имеют других желаний, кроме хорошего урожая; повышение, слава суть для них слова непонятные; вдруг отрывают их от всего родного, привычного; они трудолюбивы и не знают боязни, но неведомое ужасает их; все ближние их заживо хоронят; что удивительного, если горький плачь и ропот всегда бывают при исполнении сего насильственного действия? Тут, при наборе ратников (ополчения), видели мы совсем тому противное: радость была написана на лице тех, на коих пал жребий; семейства их, жены, матери осыпали их ласками, целовали, миловали, дарили, чем могли. «Голубчик, ведь ты идешь за нас да за Божье дело», – повторяли они» (6). (Описываемое относится к Пензенской губернии).

  Однако и во внутренних губерниях существрвали опасения за верность крестьян и некоторая неуверенность в них.

  «Многие из помещиков (Пензенской губернии), – пишет Вигель, – опасались, что приближение французской армии и тайно подосланные от нее люди прельщениями, подговорами возмутят против них крестьян и дворовых людей».

  Опасения оказались напрасными. «Напротив, в это время казалось, что с дворянами и купцами слились они в одно тело».

  Трефолев приводит в «Русском Архиве» рассказ со слов очевидца об отношении крестьян к французам в Ярославской губернии. Правда, крестьяне там ошиблись, приняв малороссийских казаков за французов, и из всего вышло только курьезное приключение, но этот случай, тем не менее, может служить показателем того, как отнеслись бы крестьяне к действительным французам.

  В конце августа или в начале сентября «проезжали, – пишет Трефолев, – через Ярославль ремонтеры, небольшой казачий отряд. Нужно им было ехать в город Кострому; но у Яковлевской (подгородной) слободы каким-то образом, по ошибке, или вследствие того, что не была забыта лишняя чарка горилки, они свернули в сторону, заблудились на проселочной дороге, почему и решили переночевать в селе Вятском...
  Нужно заметить, что все ремонтеры, как истые хохлы, говорили по-русски очень плохо. Первый попавшийся им навстречу мужик навострил уши, услыхав малоросские звуки, и не очень дружелюбно посмотрел на незнакомцев, которые объяснили ему, что вот, так и так, заблудились, ехать поздно, наступает ночь: желают разместиться по квартирам.
  Крестьянин ответил, что без начальства это сделать нельзя: велит оно впустить в избы – впустят, а не прикажет – двери на крючок.
  – А кто здесь начальство? Веди нас к нему! Живо! Марш! – кричали хохлы, без милосердия ломая русскую речь.
  – Начальство, примерно, – старшина. А сидит оно теперь в волостном правлении...
  Но, прежде чем отправиться в правление, казаки заблагорассудили сами поискать себе квартир. Нигде, не пустили, мужик сказал правду.
  – Да вы кто такие? – допрашивали казаков, осматривая с головы до ног.
  – Мы русские.
  – То-то!.. Вишь, толкуете не по-нашенски... А все-таки мы вас не пустим к себе, коли начальство не прикажет.
  Волей - неволей бедные хохлы, проклиная упрямых москалей, должны были отправиться в волостное правление. На грех въ то время старшина подгулял. Услыхав малороссийский говор, он мгновенно решил, что пред ним стоят французы, хотя и маракующие по-русски, но все-таки не настолько хорошо, чтобы их, злодеев, нельзя было узнать.
  – Православные! – вдруг закричал старшина. – Ведь это – хранцузы!
  – Хранцузы! Хранцузы пришли! – повторила в один голос толпа и бросилась бежать врассыпную.
  Пьяный старшина не струсил; он решился доказать свою храбрость пред неприятелем и, важно подбоченясь, вопил во все горло:
  – Хранцузы проклятые! Нет вам квартир! Не дам! Убирайтесь отсюда, пока целы!
  Бесполезно уверяли хохлы, что он врет с пьяных глаз, что они не «хранцузы», и угрожали за упрямство пощупать его ребра нагайками: старшина был непреклонен...
  Село было большое, с двумя церквами. Молва, что приехали злодеи-французы, быстро разнеслась по всем улицам. На обеих колокольнях ударили в набат. Народ вооружился поспешно, кто чем мог: топорами, вилами, палками, косами. Кузнецы схватила свои молоты. Как теперь вижу, один витязь в армяке схватил тяпку (что капусту рубать) и закричал:
  – Не робейте, православные! К вам подмога идет! Я – подмога! Не робейте!
  – Чего робеть! – гудела в ответ толпа. – Бейте их, бейте проклятых басурманов! Значит, они уж взяли и Ярославль, коли сюда забрались...
  Некоторые из толпы, желая захватить живьем мнимых французов, кинулись между прочим на одного казака, который, вследствие болезни, не мог сидеть на коне и ехал в телеге, отставши несколько от своих товарищей.
  – Рубите ему голову! Валяйте косарем! – кричали одни, более прочих кровожадные.
  – Зачем убивать? И так сама по себе скорехонько издохнет! – кричали мягкосердечные. – Да и косарь-то тупой, не отрубишь...
  – Отпилить можно башку. Ничего!.. Авось отвалится...
  Старший в отряде, опомнившись от ужасного изумления, закричал крестьянам, что, если они сейчас не разойдутся, по домам или тронут хоть пальцем его людей, будет плохо: велит колоть и стрелять.
  – Палите, хранцузы, не боимся! – кричал народ, все ближе и ближе подступая к казакам.
  Громче всех раздавался голос пьяного старшины, который ободрял крестьян, как теперь слышу, следующим образом:
  – Ну, что-ж, ребята? Десяток наших убьют, – сотня придет; сотню убьют, – тысяча на подлогу подойдет... А уж к ним-то подмоги не будет, врут!
  Зазвенел вдруг колокольчика. Это ехал господин ярославский капитан-исправник. Услыхав необыкновенный шума и нисколько выстрелов, сделанных к счастью мимо, только для острастки народа, капитан-исправник спросил: – В чем дело?
  Ему отвечали, что в село Вятское забрались французы, притворяются русскими, но что народа узнал-де ихнию хитрость и желает расправиться с ними по-свойски, своим самосудома, не утруждая высшего начальства, т. е. его благородье. А сражение-де сейчас начнется, потому – невтерпеж, заколыхалось-де сердце русское, закипела кровь русская, молодецкая.
  Капитан-исправник, выслушав ремонтеров, вздумал было объяснять народу его ошибку и прикрикнул:
  – Ах, вы... дети! По домам!
  Никто не пошевелился. Исправник тогда кротким вдруг сделался: знать, увидал по мужицким глазам, что в этих глазах огонек сверкает, такой злой, нехороший огонек; потому и смягчение оказал к... детям, – назвал их братцами.
  – Это, братцы, – не французы. Это наши казаки с Дону-реки пришли сюда и заблудились. Не нужно их обижать, а следует отогрет, накормить да водочки малую талику поднести; ведь они за нашу землю, за царя нашего Александра Павловича стоят, уверяю вас, ребята!
  – Не верим! Измена! Врешь ты, ваше благородье! – вскрикнула старшина. – Зачем ты мир обманываешь, на французскую сторону тянешь?
  – Да! Да! Измена! – грянула толпа, подступая к исправнической бричке, где его благородие сидел ни жив, ни мертв.
  Кучера его тоже струхнул порядком, да к счастью успел, скоро догадаться: ударил по тройке, и поминай, как звали! Укатил стрелой из Вятского.
  Не знаю, чем кончилось бы это приключение, если бы не вышел к народу со св. крестом в руках мой отец, священник одной из вятских церквей, уважаемый и любимый крестьянами. Но и ему, несмотря на любовь и уважение, пришлось выслушать жестокую брань, когда он, со слезами на глазах, стал уверять свою разъяренную паству, что ею творятся «недоброе дело», что ею прольется братская неповинная кровь.
  – Э! Да и поп-то у нас – тоже изменщик? Бейте и его, коли он стоит за еретиков-хранцузов! – пронеслось в толпе.
  Тогда мой отец спросил:
  – А как вы думаете, православные: есть у еретиков кресты на шее? Молятся они нашему Богу или нет?
  – Нет, какие у них кресты! Коли есть, так, значить, это и в самом деле-не хранцузы. Пусть покажут…
  На всех казаках действительно нашлись кресты и образки. Мой батюшка восторжествовал и душевно умилился, а православные только руками развели: эк, дескать, мы опростоволосились! И хотели было позвать к себе казаков в гости; но те, обиженные, сказали спасибо отцу, обругали неподобно мужиков и уехали из Вятского. Остановились они в ближайшей деревеньке, где, их впустили переночевать без всяких хлопот.
  Утром, когда старшина протрезвился, вспомнилось ему вчерашнее событие, в котором главная вина была на его стороне;. и, опасаясь дурных последствий за свою ошибку, поспешил он догнать казаков и принес им повинную. Но это стоило ему не дешево: заплатил хохлам 500 рублей ассигнациями и сверх того дал им проводника до города Костромы. Много ли же перепало в руки оскорбленного капитан-исправника, прошу о том меня не спрашивать. Такие вещи, сами знаете, делаются с глаза на глаз, по секрету, хотя и не полюбовно. С хохлами же старшина разделался полюбовно: что запросили, то и дал, разложивши 500 рублей на весь «мир». «Мир» – везде ответчик» (7).

  Можно было бы привести много примеров подобного рода. Достаточно вспомнить о партизанских, отрядах, составленных иногда исключительно из крестьян и предводимых каким нибудь отставным унтером или церковным причетником. В общем же можно сказать, что крестьяне в тех случаях, когда им самим представлялось решение или выполнение какого либо дела, действовали по большей, части, как выразился Свербеев, по велению «простого здравого смысла».

  Нельзя то же сказать о других классах населения – дворянстве и купечестве. Главным образом дворянство действовало в это время без всякого удержа, закрыв глаза, единственно под влиянием увлечения. Были случаи, что некоторые дворяне обещали дать больше, чем могли. Не ограничиваясь тем, что отдавали значительный процент своих крепостных в ратники и вносили сверх того значительные денежные пожертвования, они и сами торопились стать в ряды действующего войска или же ополчения. Кто потому либо не мог вступить ни в армию, ни в ополчение, поступал в земскую, внутреннюю стражу, которая учреждалась почти повсюду, для вспоможения земской полиции. «Местные дворяне, – пишет Свербеев, – которые под каким нибудь предлогом не поступали в ополчение, тем с большим рвением согласились принять на себя звание начальников этой стражи. Они в подражание настоящим, ополченцам облачались в такой же серый русский полукафтан казацкого покроя, привесили себе саблю и накрыли головы теми же фуражками, но не было на них медного креста с вещею надписью: «За веру и царя» (8).

  Все спешили под знамена.
  «Редкий из губернаторов, – пишет Михайловский-Данилевский, – в донесениях к начальству, не вменял себе в особенную честь, что управление губернией доставляло ему случай быть свидетелем событий, где при каждом предложении о нуждах государственных являлось стремление предупреждать волю правительства».

  В начальники губернских ополчений и командиров полков назначались обыкновенно представители старинных дворянских родов, «искони служивших, подпорою империи».
  Отставных офицеров в третьем, округе даже не хватало на места офицеров ополчения, потому что они ушли в первый округ, где набор производился раньше.

  «Не сыскалось ни единого, – пишет Вигель, – который пожелал, бы остаться дома, все явились на службу. Однако же для пополнения всех мест их было недостаточно; дозволено было гражданским чиновникам, служащим и отставным, вступать в ополчение, только с потерею двух или трех чинов; это никого не удержало: сотни предложили свои услуги. И это были не одни помещики и дети их: канцелярии присутственных мест начали пустеть. Наконец множество семинаристов, сыновей священников и церковнослужителей бросились в простые рядовые, впрочем, уверены будучи, что, как людей письменных, грамотных, не замедлят их сделать урядниками» (9). Повсюду распивались патриотические песни; как наскоро сложенные, они были неуклюжи, но пели их с увлечением, горячо, и некоторые из них местами продолжали распевать долгое время после 1812 года. Как образец такого рода песен можно привести отрывок из песни, сочиненной двумя ярославскими семинаристами (Барцовым и Студницким), ушедшим в том году в ополчение:
  «Вдруг взошла заря багряна,
  Вся Европа восстонала,
  Объявлена война.
  Бонапарты, люты звери,
  Отворили адски двери,
  Пожрать священный чин.
  Вдруг спустились облака,
  Жаром колет нам бока,
  Сокрыться некуда.
  Шумят ветры и погоды,
  Вдруг пришли на нас невзгоды,
  И свет весь потемнел».
  Эта песня состоит из безчисленного ряда подобных, куплетов, представляющих собою собою бессысленный набор слов; но судьба этой песни тем не менее замечательна: как уверяют по крайней мере «Ярославские Губернские Ведомости», эта песня распевалась ярославскими семинаристами еще в 1872 году, т. е. продержалась 60 лет.
  В обществе ходили по рукам, различные карикатуры на Наполеона и французов, всевозможные пасквили и злые акростихи. Особенным успехом, пользовался следующий акростих, составленный из списка французских маршалов:
  Сегюр
  Талейран
  Абрантес (Жюно),
  Даву,
  Ожеро,
  Серрюрье,
  Виктор
  и
  Ней (10).
  Если прочесть начальный буквы этих имен сверху вниз, причем последнее имя Ней прочесть полностью, то получится: «Стадо свиней».

  Настроение общества было крайне приподнятое. Все французское преследовалось, на улицах становилось, опасно говорить по-французски. Аристократы, заменявшие с детства родной язык французским и не умевшие выражать свои мысли на русском языке, находились в затруднительном положении, но все же отказывались из чувства патриотизма от французского языка и нанимали себе учителей, чтобы хоть как нибудь сносно научиться говорить по-русски.

  Французская труппа из Петербурга была удалена. Ее заменяли русские актеры, разыгрывавшие патриотические пьесы. «Дмитрий Донской» и «Пожарский» не сходили со сцены. Появилась новая пьеса «Ополчение». На представлениях ее зрители приходили прямо в исступление. В этой пьесе выступал обыкновенно восьмидесятилетний старик, актер Дмитревский, давно уже ушедший со сцены на покой и возвратившийся теперь обратно, и каждое его появление на сцене вызывало шумные овации. Он выступал в роли старого инвалида, пришедшего пожертвовать самые дорогие для него вещи-три медали, украшавшие его грудь, «в молодости геройскую, а теперь уже бессильную, но все еще пламенеющую любовью к отечеству» (11).

  Балет и тот приноровили к настроению общества. Так, был поставлен патриотический балет «Любовь к отечеству», в котором «одно движение знамени с надписью: «За отечество», возбуждало слезы, крики, неумолкаемые рукоплескания».
  «Иные,-пишет Михайловский-Данилевский,-выходя из театра, на другой день бежали записываться в ополчение».

  При таком настроении общества неудивительно, что число желающих вступить в ополчение росло вес больше и увеличивались, материальные пожертвования. Однако провинциальное дворянство, жертвуя под влиянием увеличения ратников, старалось потом отделаться поэкономнее и подсовывало в ратники старых или увечных.

  «В Тульской губернии,- рассказывает например Свербеев,- набрано было также ополчение, но в меньшем размере против московского; с наших деревень пошло 30 ратников. Тут конечно всякий старался соблюсти свои выгоды; отдавались люда пожилых лет, не отличного поведения и с телесными недостатками, допускаемыми, как исключение, для этого времени в самых правилах о наборе ополченцев» (12).

  Что касается внутренней стражи, то хотя пожертвования на нее и делались с той же охотой, но размеры их были гораздо меньше. Так, в Тамбовской губернии например наиболее значительным пожертвованием считается дар спасской помещицы села Жукова, которая подарила шесть чугунных пушек. Спасский купец Толмачев подарил одну чугунную пушку без лафета. Вообще оружия в то время жертвовалось довольно много.

  Не обходилось при этом и без курьезов. В Лебедянском уезде кто-то пожертвовал ружье без шомпола и старую заржавленную саблю. «В суматохе,-пишет об этом Дубасов,-все принималось с благодарностью» (13).

  Манифест 6-го июля призывал к оружию всю Россию, и вся Россия поднялась по призыву, так что когда Александр издал манифест 18-го июля, 0граничивающий ополчение только 17-ю губерниями, то это воззвание государя застало уже повсюду повсеместное вооружение. Это вооружение было отменено, хотя в некоторых местах, как например, в Херсонской губернии, и было доведено почти до конца. Тогда все губернии, исключенные из ополчения, начали производить по подпискам денежные сборы. Наиболее крупные пожертвования следующие: Полтавская губерния пожертвовала 3 миллиона рублей; Киевская - 4 миллиона; Псковская губерния содержала на свой счет корпус графа Витгенштейна, что обошлось ей около 13 миллионов рублей. Лифляндская губерния собрала ополчение из 4 тысяч человек и пожертвовала 3 миллиона рублей. В Финляндии, недавно присоединенной к России (едва три года), правительство (финляндское) издало воззвание к участию в пожертвованиях и сформировали войска. Денежные пожертвования там, не считая вещей, доходили до 200 тысяч рублей.

  В Сибири «губернаторы повсюду рассылали манифест 6-го июля и присовокупляли внушения о ревностном исполнении его». Результаты этих внушений были следующие: в Пермской губернии было собрано свыше 200 тысяч рублей, в Томской-свыше 100 тысяч, в Иркутской-около 200 тысяч.

  «Даже кочевые народы,- пишет Михайловский-Данилевский, - готовы были двинуться против неприятеля. Тунгузы, услышав уже спустя два года о нашествии французов, хотели на своих оленях спешить на помощь Белому царю, которого они называют «Высокое солнце» (14).
  «Не осталось города и селения,- продолжает, тот же автор,- где б не разгорались бы любовь к отечеству. Ждали только повеления идти поголовно. Все племена неизмеримой Российской империи, слились в одну душу и, не взирая на различие нравов, обычаев, климата, наречия, веры, доказали, что все они, по чувствам, родные между собою. Не исчислены здесь тысячи подвигов частных лиц: как старцы надевали оружие для войны, отцы и матери благословляли сыновей на одоление врагов; как все и каждый несли в дар отечеству, что могли, не считая своего усердия каким либо особенным отличием или заслугою».

  Описывая происшествия, связанные с созывом ополчения, нельзя обойти молчанием смелую попытку некоего Романа Медокса, задумавшего на свой риск собрать кавказско-горское ополчение и привести его в Россию в распоряжение императора Александра. С этой целью он сфабриковал себе подложные документы, в которых, требовал себе содействия от кавказских властей, и отправился в качестве самозванца на Кавказ. Там сначала его предприятие шло очень удачно. Ему все поверили, и он начал быстро подвигать вперед свое дело. Он вошел в сношение с горскими старшинами и князьями и уже окончательно его уговорился с некоторыми из них, как вдруг его обман случайно был открыт, и он был арестован и препровожден в Петербург. Там он был посажен в Петропавловскую крепость и почти всю остальную жизнь провел затем в разных тюрьмах и в ссылки (15).
  __________________
  Примечания:
  (1) Текст манифеста см. в Гл. IV
  (2) Из семейных воспоминаний А.Ф. Кологривовой (урожденной Вельяминовой-Зерновой). 1812-й год. // «Русский Архив», 1886 г., № 7, С. 339.
  (3) Записки Ф. В и г е л я. Ч. IV, С. 47.// Москва, издание «Русского Архива».
  (4) Записки Д.И. С в е р б е е в а. (1799 – 1826 гг.). Москва, 1899 г. Т. I. С. 62 – 63.
  (5) Там же. С. 67.
  (6) Записки Ф. В и г е л я, ч. IV, стр. 47.
  (7) Л.Н. Трефолев. Рассказы о ярославской старшине. Мнимые французы. // «Русский Архив» 1877 г.. № 5, С. 52 – 54.
  (8) Записки Д.И. Свербеева. Т. I. С. 74 – 75.
  (9) Записки Ф. В и г е л я Ч. IV. С. 46.
  (10) Акростих из списка французских маршалов.// «Русская Старина». 1874 г. Т. IX. С. 391.
  (11) Михайловский-Данилевский. Описание Отечественной войны.
  (12) Записки Д.Н. С в е р б е е в а. Т. I. С. 74.
  (13) Михайловский-Данилевский. Описание Отечественной войны.
  (14) Михайловский-Данилевский. Описание Отечественной войны.
  (15) Интересна биография этого замечательного авантюриста. Роман Михайлович Медокс, сын великобританского подданного Михаила Георгиевича Медокса, родился в Москве 18-го июля.1789 года. Он был человек чрезвычайно энергичный, живой, наблюдательный и прекрасно образованный: он говорил на семи языках новых и древних, не считая кавказских и сибирских наречий. Кроме того он обладал большими познаниями по математике, истории и естественным наукам. После неудачи при составлении кавказско-горского ополчения 1812 года, он до конца царствования Александра I, около 12 лет, просидел в Петропавловской крепости, затем был сослан в Вятку, бежал оттуда на Кавказ, но был пойман и сослан рядовым в сибирские батальоны, где был учителем омского кадетского корпуса и занимался биологическими исследованиями. В 30-х годах он был посажен в шлиссельбургскую крепость (причины этого нового заключения очень темны), где и просидел до воцарения Александра II. В 1855 году он был возвращен в семью своего брата Павла, дворянина Тульской губернии. Умер Роман Медокс в 1859 г. (Данные, сообщенные родным племянником Медокса.// «Русская Старина». 1880 г. Сентябрь. С. 221-222.)